Один день из жизни участкового в аду

  Этот экзистенциальный рыцарь в заляпанных говном доспехах проникает в ваши квартиры, роет носом грязь, дышит испарениями только что сваренного «крокодила». Николай Толстых провёл один день с участковым полицейским и должен был написать героическую балладу об отважном правоохранителе, но увидел настоящий нефильтрованный ад, после которого хочется переехать на Марс. Четыре полуголых зека, маменькин сынок с ножом у горла, агрессивные пенсионерки на страже общественного порядка и многое, многое другое. Осторожно!
 
Всё это безумие началось так. Я работал журналистом в одном региональном издании. Средняя полоса России, но ближе к Уралу. Субъект, что называется, депрессивный: ни тебе митингов, ни громких политических скандалов. Экономика — одно название. Преступления: наркотики, мелкое мошенничество, бытовуха. Культурную жизнь нужно разглядывать под микроскопом. В общем, скука.
И вот как-то на планёрке решили мы делать материал про участковых. Что такое российская полиция, всем известно. Про бутылки и иные инородные предметы в задних проходах задержанных тоже все слышали. Но всюду жизнь, и надо бы сходить посмотреть, чем они там, кроме вышеобозначенных развлечений, занимаются.
Подавать решаем в ключе «Один день из жизни участкового». Договариваемся с пресс-службой местного МВД. Они выделяют нам образцового участкового, фамилия которого меня сразу настораживает. После созвона с героем я уже уверен в том, что это мой бывший одноклассник — крепкий ударник, эрудит, умница и ботан, из тех, кого всегда травили более богатые и модные, но тупые. По телефону Артём меня, разумеется, не узнал — со школы прошло почти десять лет. Я же не стал ничего говорить — пусть, думаю, будет сюрприз.
 
Встречаемся мы с доблестным участковым, один день из жизни которого мне позарез надо представить как двадцать четыре часа неустанной борьбы добра со злом, в коридоре отдела полиции. Увидев меня, Артём несколько смущается. Нервничает, говорит: «Ну ты даёшь. Сразу-то не мог сказать». Мы перебрасываемся ещё парой фраз, и он уходит на развод к своему начальнику. Я тоже пытаюсь поприсутствовать на этом действе, но меня быстро и настоятельно просят выйти из кабинета.
Стою, жду экс-одноклассника в коридоре, по которому летают сонные мухи и разнонаправленно передвигаются такие же сонные правоохранители. Из-за обитой дерматином двери с именной табличкой доносятся фразы «Какого хуя» и «Выебнись, но сделай». Меня это не трогает, и я начинаю считать гвоздики в двери — те, между которыми натянута леска.
 
I. ГОЛЫЕ ЗЭКИ
 
Через полчаса мы выходим из ОП на весеннее солнце. «Артёму двадцать семь лет, пять из которых он посвятил службе в правоохранительных органах», — примерно так я потом напишу в своей статье. По дороге на участок полицейский сначала нехотя, потом, убедившись, что я не собираюсь писать на него кляузу, с энтузиазмом рассказывает, как ему всё обрыдло.
«Только это… ты фильтруй, что я говорю… мне это… ещё работать. Новая форма куплена на кровные, в отпуск за границу теперь не выпускают, работы дохера. Пашем по тринадцать часов шесть дней в неделю плюс дежурства. Все подразделения МВД строчат участковым поручения, которые те „отрабатывают ногами“. Спихнуть куда-то дальше эти бумажки нельзя, потому как на участковых погонная пищевая цепочка заканчивается. Пизды получать всё равно нам», — рубит правду-матку мой коп.
За этой непринуждённой беседой, из которой я также узнаю, что Артём давно лелеет надежду свалить из участковых на более спокойное место, мы подходим к дому, где живёт один из его подопечных — неоднократно сидевший мужик, временно пребывающий на свободе. Двумя словами это называется «административный надзор».
Пейзаж вокруг нас живописен в своей серости. Привокзальный район, рядом — железка, облупившиеся пятиэтажки. Их обитатели разной степени трезвости снуют вокруг, огибая человека в форме так, будто над ним установлен стеклянный колпак пяти метров в диаметре.
— Я ведь, когда учился, хотел в экологической полиции работать. К моему выпуску из универа её как раз и расформировали, — с детской горечью в голосе говорит Артём, когда мы подходим к подъезду.
Долго и безрезультатно звоним в домофон, дверь нам открывает выползающая на воздух старушка. Поднимаемся по лестнице. Навстречу нам попадается субъект в надвинутой на глаза кепке, которого Артём ловко хватает под локоть и радостно говорит: «Опа!»
Мужик оказывается нашим клиентом. Он пытается слинять, типа «начальник, дай покурить на улице», но участковый уже тащит его в квартиру, где обнаруживаются ещё четверо голых по пояс героев криминальных хроник. Об их богатом жизненном опыте можно судить по большому количеству характерных наколок. На всякий случай опускаю закатанный рукав, скрывая свои татуировки. Схватка мировоззренческих позиций в мои планы сегодня не входила.
У полицейского к присутствующим есть несколько вопросов по поводу недавно произошедших в районе грабежей, которые он тут же и задаёт. История простая: пьяный мужик знакомится на автобусной остановке с такой же бабой. Чаровница увлекает его в глубину дворов, где их уже ждут её друзья. Сластолюбец получает по рогам, теряя при этом деньги и ценные вещи.
В разговоре с присутствующими Артём выражается, как на светском рауте, сменив наш неофициальный тон с обилием ненормативной лексики на официально-деловой и где-то даже высокопарный.
В комнате сильно пахнет перегаром. Обстановка аскетичная: стол, кровать, матрац на полу. Грязные обои местами потрескались и отошли от стены. Четверо полуголых зэков тут смотрятся очень аутентично. В прихожей стоит трёхколёсный велосипед.
Друзья отпираются:
— Да не, начальник. Всё нормально.
— Ничего нормального я здесь не вижу, — жёстко говорит Артём. — Смотрите.
 

Когда мы оказываемся на улице, участковый задумчиво произносит:
— Как пить дать, они ведь… суки!
— И чего не сажаете? — спрашиваю я.
— Да хуй его знает, посадим как-нибудь… у меня таких знаешь сколько?!
 

 
II. ПЕНСИОНЕРЫ НА ЭКСТАЗИ
 
У соседней пятиэтажки нас останавливает женщина и представляется старшей по дому. Активная, как на экстази, пенсионерка давно ждала этой встречи. Жалоб у неё оказывается много, и у меня создаётся впечатление, что эта железная леди, будь её воля, давно и хладнокровно проредила бы список своих соседей. Ухватив орудие возмездия за рукав, домоправительница влечёт полицейского в самую «нехорошую квартиру», где пьют уже год.
Дверь оказывается открытой нараспашку. Уже в коридоре в нос бьёт резкий запах перегара, дешёвых сигарет, пыли и затхлости. На журнальном столике, стоящем в центре комнаты, пепельница ощетинилась окурками, валяются сигаретные пачки, стоят грязные стаканы и тарелки. На полу валяется грязная одежда.
Хозяйки дома не оказалось — видимо, ушла за новой порцией чего-то стимулирующего. Зато обнаружился её спящий на тахте кавалер, лет пятидесяти-шестидесяти, который, проснувшись, хорошо поставленным, но треснувшим от злоупотребления спиртным голосом, объявил, что «пришёл к любимой женщине». Эта фраза, как и фраза «Товарищ старший лейтенант, всё будет отлично», произносится мужчиной в течение пятиминутного разговора ещё несколько раз.
— Пока я не вижу, что всё хорошо, пока я вижу только пустые бутылки. Убрать! — брезгливо заключает участковый.
Записав данные гостя и его мобильный, полицейский делает мужчине серьёзное внушение и обещает проверить, насколько хорошо тот его понял. В этот момент у меня создаётся впечатление, что мне снова четыре года и воспитательница детского сада отчитывает кого-то из моих друзей за разбросанные кубики.
 

 
III. СЕМЬЯ С ТОПОРОМ
 
Слух о том, что где-то рядом участковый, разносится по дворам молниеносно. Бухающие на лавках компании сворачивают пикники и забиваются в свои щели. Власть движется по разбитым тротуарам, неотвратимая, как паровой каток.
Очень скоро навстречу выбегает пожилая женщина в слезах и с ходу в лицах, красках и танцах повествует о своей семейной драме. Сын с невесткой пьют, забросили детей, плохо кормят. Свекровь девушка оскорбляет. Квартира превратилась в клоаку.
Участковый идёт разбираться, я бреду за ним. Мне уже всё это надоело. Двухэтажный дом, длинный коридор с дощатым полом, по обеим сторонам которого натыканы квартиры. Дружным табором — я, полицейский и заявительница — вваливаемся в обитель зла. Следов клоаки не обнаруживаем. При ближайшем рассмотрении всё оказывается не так уж плохо. В холодильнике есть еда, люди в квартире живут пьющие, но вменяемые, однако клубок взаимных претензий молодёжи и представительницы старшего поколения настолько велик, что разобраться в этом совсем непросто.
Я стою в коридоре, рассматривая прислонённый к стене огромный топор, вспоминаю о чеховском ружье, которое обязательно выстрелит.
Пока Артём пытается выяснить, в чём же всё-таки суть проблемы, собравшиеся вокруг него начинают кричать и перебрасываться взаимными оскорблениями. Опять всё превращается в детский сад: хоровод, утренник, маски зайчиков и волков, абсолютная недееспособность. В какой-то момент нервы у хозяина квартиры сдают, и со словами «Мама, не рви мне сердце» он хватает кухонный нож и приставляет его к своему горлу.
Представление длится недолго. Двумя быстрыми движениями участковый заламывает мужика и выбивает из его рук «холодное оружие». Нож свистит над моим ухом и улетает в дверной проём незакрытой квартиры. Парень сползает по стене и ревёт.
У порога собираются соседи. Неряшливый бухарик неопределённого возраста и пола, семеня, приносит из недр тёмного коридора нож и отдает его мне. Я кладу его на тумбочку рядом с топором. Накал страстей идёт по нисходящей.
— Не пей, — ласково говорит участковый главе семейства.
— Не буду, — отвечает тот.
Уже на улице я узнаю, как стоит понимать эту ситуацию: старая обалдела и устроила на голом месте скандал. Но мне уже всё равно, я просто хочу поскорее сбежать от Артёма.
Дальнейшие события того дня описывать, наверное, не стоит. Было ещё много квартир, беременных алкоголичек и несовершеннолетних дебилов, был вечерний развод, и из-за закрытой двери опять неслось «Какого хуя» и «Выебнись, но сделай».
Материал вышел. Всё было в лучших традициях соцреализма: добро, зло, борьба, на Запад глядит Милиционер и на Восток глядит Милиционер. Руководство МВД рукоплескало, Артём через месяц всё-таки сменил место службы и где-то теперь перебирает бумажки. А я понял, что этой стране нужен совсем не мент, а воспитатель. Ну и психиатр тоже не повредит.